Itkuvirsi ystävätärvainajalle (Плач по покойной подруге)

Hyvähä päivä, miun kallis kasventuparvehikka(an),
i la miä veeren siun veerehes, i armas artteliaikaiseen.
I miä tulin sinnua nossettelomaa, i kallis kasventuparvehikai...,
i miä tulin sinnua havvoittelomaa, i armas artteliaikai¬seen,
i laskeha pois laavitsaalt, i naisen latikkoilintu,
i karkkahuha pois kankkahan alt, naisen kailoikukka.
A kellepä miä siis noisen kaihoelomaa i kaiholoijaan, katoileinä...,
i kellepä noisen tuulottammaa tuskijaan, i miä tusakas itsi...?
Ko miule tuli tuikintuska, suurijentusakkahal,
ko miule tuli haikkien halu, halukkahalle itse...,
i miä taas vaa veerin siun veerehes, i kallis kasventuparvehikka...,
ja taas vaa kuikuttelin kurjuuttaan siun kupehessa, i armas artteliaikaiseen.
A kellepä nyt siis noisen kaihoelomaa kaiholoi,
a kelle noisen nyt tuulottelomaa tuskijaan?
No tuulottelenha miä siis tuuliloille tuskaa, miä suurientusakas itsi...,
i harottelenha miä siis hattarille i kaik halut, heikoin – halukas,
i päättelenhä miä siis päivöille kaik pahhaist päivä(t), miä päiväkäs itse,
i leinenhä miä siis leppäpuille kaik leinät, leinäkäs itse,
i kaipaanha miä siis katajille i kaik kaihot, kaitoileinäkäs.
Mut eivät ennää i jaksa i kannattaa i kattaajat miun kai¬holoijaan,
kaitoileinä(kkään),
eikä (i) jaksa i tuuli tuiskoja i miun tuskijaan, suurientusakka(han),
eikä jaksa i leppä leinätä i miun leinijään, leinäkkähän itsi...
I vaa noisenha miä siis kaihoilomaa i kallihelle loojoille kaiholoja,
i noisenha miä sukuttelomaa siis i suloisille loojoloille surulojani.
A ku loojoi lausajaa(?) siis mi(un) i suuret surut, suurijentusakka...,
i armas loojoi anttaa miule i terppymisen miule, taittunehelle i...,
a ku Kristus lausajaa(?) miun kiusahokset, suurijen tusakkaan.
I kuuleha, miun kallis kasventuparvehikkain,
i painaha siä meelipalleheis(?), paljoleinä...
i kutsuha siäki miä kupehessees, kurjan i...,
i paina siä miä päänalukselle, alasonnetoin i(tseen),
i kataha miäki ommaas kattehes, i kaitoileinäkäs itse.
I hot on kuin kaijoikseen siul katetta, i miun kallis kasventuparvehikkaan,
i hot on kuin pätöväitse(?) siun päänalus,
mut miä vaa ain painuttaisseen siun parvehes,
i ain kattiasseen siun kallah(an) al, miä kaitoileinä.
I kuin miul on tuskapäivät, tusakkahalle,
i itkutunnit, tusakkahalle itse,
mut ei oo kelle kaihoella, kaitoleinäk(kään),
eik oo kelle ilmoitella miun, ikkäisenonnettoman,
i miä ain sylväelen syämehheen syämhalu...,
i ain asettelen alle rintojen, alasonneton...

Добрый день, моя дорогая сверстница,
и дай я подойду к тебе, и милая ровесница.
И я пришла тебя поднимать, и дорогая сверстница,
и я пришла тебя будить, и милая ровесница,
и спустись-ка с лавки, и /...?/ птичка женщины,
и поднимись-ка из-под ткани, /...?/ цветок женщины.
А кому же я тогда стану сетовать о своей тоске, хрупкая, кручинная,
и (перед кем) же я тогда стану (выветривать) свои страдания, и я страдалица сама?
Когда у меня было жгучее страдание, у великой страдалицы,
когда я горько маялась, маятная сама,
и я опять приходила к тебе, и дорогая сверстница,
и опять сетовала о своей беде у тебя под боком, милая ровесница.
А кому же теперь стану сетовать о своих бедах,
а перед кем стану теперь выветривать свои страдания?
Ну, развею я тогда по ветрам свои страдания, великая страдалица сама,
и поразбрасываю я тогда по облакам всю свою маяту, слабая, маятная,
и (поручу) я тогда солнышку все (свои) тяжкие беды, я, бездольная сама,
и покручинюсь я тогда перед ольхами о всех кручинах, кручинная сама,
и пожалуюсь я тогда можжевельникам о своих бедах, кручинная, хрупкая.
Но не в силах уже и можжевельники выдержать мои беды, хрупкой, кручинной,
и не в силах ветер разнести мои страдания, великой страдалицы,
и не в силах и ольха кручиниться моей кручиною, кручинной самой.
И стану я тогда печалиться перед дорогим создателем о печалях своих,
и стану я жаловаться тогда и славному создателю о своих горестях,
А может, создатель ослабит тогда мои великие горести, многокручинной,
и милый создатель даст мне и терпение, мне, надломленной самой,
а может быть, ослабит мои муки, страдалицы великой.
И послушай-ка, моя дорогая ровесница,
и запомни-ка, многокручинная,
и призови же и ты к себе (под бок) меня, горестную,
и уложи ты меня к изголовью, несчастную саму,
и укрой же и меня своим покрывалом, хрупкая, кручинная сама.
И хоть у тебя и узенькое покрывало, и моя дорогая сверстница,
и хоть и ничтожное у тебя изголовье,
но я все равно стану опускаться к тебе
и все равно буду укрываться твоим покрывалом (?), кручинная, хрупкая.
И какие у меня тяжкие дни, у страдалицы,
и слезные годины, у страдалицы самой,
но некому (мне) посетовать, хрупкой, кручинной,
и некому открыться мне, вечно несчастной,
и я все прячу в своем сердце сердечные свои страдания,
и все умещаю в своей груди, несчастная.