Иван-царевич и двенадцать лебедей
Жил-был царь, у него было три сына. Младший сын стал проситься у отца идти на охоту, отец дал ему стрелу, и он пошел. Пришел к морю. Ходил-ходил по берегу, видит, купаются двенадцать лебедей, он и сел под кусты. Сел и караулит. Вот эти лебеди вышли с озера и сняли перья со себя и обратились все красавицы-красавицы, двенадцать красавиц. Вот Иванушка подкрался к одной и взял да ухоронил эти перышки. Все как залетали, полетели да стали одеваться, а у одной нету перышков, тут она и осталась на берегу, стала просить Ивана-царевича, чтобы он отдал ей перышки. Говорит, что «я к тебе приеду через два года, дожидай меня на этом самом месте» . Вот проходит два года, Иван-царевич походит и берет с собой дядю к морю. Пришли и сидят под кустиком, под тем самым, под которым он спрятал перышки. Вдруг видит он, как тычинки в море, идут корабли. Приехали. А дядя взял по-шутил, воткнул сонные булавочки ему, и он заспал. Вот она приехала, его будила, будила, будила, будила, никак не могла разбудить, как его ни будила. Записку написала и в карман сунула. «Жди меня через три года, я приеду на трех кораблях».
Вот проходит три года. Иван-царевич в поход собирается. Опять дядя с ним походит. Пришли к морю, сидят, а там плывут три тычинки. Идут три тычинки, идут. А дядя опять пошутил, взял да и засыпил Ивана. Вот она приходит, его будила, будила, уж кусала, щипала, всяко, ну никак не могла разбудить и написала записочку: «Жди меня через три года, на девяти кораблях приеду».
Вот три года проходит. Иван-царевич опять походит к морю. И опять дядя с ним идет. Приходят, глядят, девять тычинок в мо,ре идет. Опять дядя пошутил, воткнул булавочки, он опять заспал. Она пришла, уж будила, будила и написала записку, что «больше тебе не видать меня никогда». И ушла. Вот проснулся Иван-царевич, прочитал записку и стал горевать, очень горевал. Пошел в кузницу, сковал трои лаптей железных, три посоха, шляпу, кафтан и три просфиры железны сковал. Вот и пошел искать свою царевну. Шел, шел, шел, стали лапти и протаптываться, посохи подламываться, стало шляпу дождем пробивать и просфиру одну оглодал. Идет, а ему лев-зверь навстречу.
— Лев-зверь, я тебя убью.
— Не убивай, я твоему горю помогу.
И отпустил зверя. Вот и пошел дальше. Шел, шел, вот медведь идет навстречу.
— Медведь, я тебя убью.
— Не убивай, я твоему горю помогу.
Он и медведя отпустил, не убил. Опять шел, шел, шел, уж две просфиры съел и посохи подломались, и лапти протоптались, вторые одел лапти и пошел дальше. Шел, шел, шел, щука лежит на песке.
— Щука, я тебя убью.
— Не убивай, я твоему горю помогу.
И щуку отпустил в море. Пошел дальше. Шел, шел, шел, пришел к избушке. Стоит избушка на курьих ножках, на берестяных пятках. Заходит в избушку, сидит старушка.
— Фу, фу, фу, фу, фу, добрый молодец, от дела пытаешь или дела пытаешь?
Вот он рассказал, как дело было, она его и послала.
— Иди, — говорит, — там живет моя сестра. Дала ему клубочек с ниточкам.
— Куда клубок катится, туда и поди.
Вот клубок прикатился к избушке. Входит Иван-царевич в избушку. В избушке сидит старушка.
— Фу, фу, фу, — прядет прялки, — от дела лытаешь, али дела пытаешь? На Руси не бывала, русского духа не слыхала.
Вот он рассказал, что как было. Она отправила его дальше. I
— Поди к третьей сестры, она туда раз в месяц ходит, твоя невеста.
Вот он приходит к третьей сестры.
— Избушка, избушка, повернись ко мне, к лесу глазами, ко мне воротами, чтобы было мне, доброму молодцу, зайти бы.
Избушка повернулась, он зашел в избушку, сидит старушка, золоту кудельку прядет.
— Тьфу, тьфу, на Руси не бывала, русского духу не слыхала. Откуда русский дух? Откуда, молодец, идешь? От дела лытаешь, или дела пытаешь?
Он рассказал ей.
— О, — говорит, — молодец, трудно дело это теперь. Она, — говорит, — когда приехала, очень тосковала и у ей тоска обрана, в утечье яйцо закрыта и в шкатульку замкнута, и ключик брошенной в озеро, а шкатулька — там стоит дуб высокий, и в этом дубу шкатулька, а ключик в море. (Ладно.) Надо,— говорит, — достать яичко, я сделаю яичницу, она тогда вспомнит про тебя.
(Ладно.) Вот он пошел к морю, сидит, сидит, думает: «Как это озеро переплыть? Никак не переплывешь».
Озеро очень далеко, а островок на озере, там дуб стоит. (Ладно.) Вдруг приходит лев-зверъ.
— Ох, лев-зверь, помоги моему горю, перевези меня через море.
Лев-зверь и перевез его через море. Вот он приехал на этот островочек, а дуб такой, дак страшенный, глазам только померять, такой дуб большущей и толстой. Вот он и сидит горюет. Ну как быть? И на дуб-то ему не влезть, и дуба-то не сломать. Вот сидел, сидел, думал, думал.
— А, — говорит, — хотя бы медведь пришел да дуб у меня повалил.
Вдруг медведь явился. Явился медведь, дуб сронил, он взял шкатульку. Взял шкатульку, а шкатулька замкнута. Вот он и горюет.
—Ох — говорит, — хоть бы щука да мне бы ключик принесла.
Щука пришла и ему ключик принесла. Вот он взял этот ключик и шкатульку и принес к этой бабушке. Бабушка эту шкатульку отомкнула, яичко выняла и сделала яичницу.
— Она, — говорит бабка, — придет завтра в головы искать у меня.
Вот она приходит к ним.
— Фу, фу, фу, бабушка, русским духом пахнет у тебя.
— Откуда у меня русский дух? Сама набегалась, наездилась на Руси да русского духу нахваталась, дак тебе все снится русский дух.
Вот поискала у ней голову, старуха вытаскивает яичницу из печки и говорит:
— Ну-ка, покушай яичницы-то.
— Нет, что ты, бабушка, я не ем, как я приехала, да у меня тоска обрана по Иване-царевиче, дак уж я с тех пор не ем яичницу.
— Ну дак хлебни ложечку.
Она ложечку хлебнула. Думала, думала, втору хлебнула. Думала, думала, третью хлебнула.
— Подавай мне откуда хошь Ивана-царевича.
А у ей Иван-царевич был овернутый булавкой и в стенку тыкнутой. Она вытащила булавку. — Вот тебе Иван-царевич. Ну они тут посидели, поговорили.
— Трудно, — говорит, — тебе взять меня у отца. Уж не умел взять, когда я к тебе приходила, а теперь очень трудно. У нас отец такой грозный и нас двенадцать сестер, все одного росту, одного волосу, одного голосу, одного взгляду.
Все были одинаковы. Ну вот. Вот он и приходит к отцу сватать ее. Вот он приходит к царю, а царь-то говорит:
— Да думаешь так тебе и достать ее? (Она сама младша была.) Вот я тебе задам задачу: вот завтра я их посажу всех в ряд и ты угадай, котора она. Всех их двенадцать, и все одного волосу, одного голосу, одного платья, одного взгляда, одного всего.
Вот она вечером пришла к бабушке и говорит ему:
— Слушай, я с левого бока буду третья, буду сидеть. Ты гляди, смотри не прозевай, а то прозевать — голова с плеч. Вдруг как бела мушинка выскочит, буде виться надо мной, ты вставай и бери меня.
Ну ладно. Вот он приходит к царю. Царь высадил своих дочерей в ряд.
— Вот, — говорит, — угадай, котора она. Угадать, так тогда все.
Вот он сидел, сидел. Ну все, все одинаковы. Что будет, то будет, раз сказала, что третья сбоку. Вдруг как бела мушинка выскочит, он говорит:
— Вот эта сама, — Марфида ее звали, — эта сама Марфида.
Царь тогда — делать нечего.
— Это, — говорит, — не твое все, а Марфидины выдумки, дочери.
Вот ладно. Ну, делать нечего — урядка. Урядка — матка. Утром царь встал и думат: «Еще каку-нибудь задачу дам». Она прибежала к бабушке и говорит:
— Давай, берем лошадей и поедем. А то, — говорит, — отец все равно не отдает за тебя.
Вот они взяли лошадей, бабушка взяла их на путь снарядила и поехали. Вот едут, едут, близко ли, далеко ли, она Ивану-царевичу говорит:
— Ну-ка, припади к земли, я чувствую, что за нами погоня едет.
Вот припал он к земли и говорит:
— Едут!
А она вдруг вскочила. Ивана-царевича да лошадь овернула часовенкой, а сама овернулась сторожем-старичком в часовенке. Вот приехали (он послал слуг) гонцы к часовенке и спрашивают:
— Не видали тут проезжих никаких?
— Нет, — говорит, — не видал (сторож-то отвечат).
Они обратно вернулись. Они опять ехали, ехали, долго ли далеко ли, вот опять и слышат. Она говорит:
— Припади к земле, послушай, не едет ли погоня? Он прислонился и говорит:
— Едут!
Она взяла и овернула его колодцем, а сама черпаком и старушкой овернулась. Вот она сидит у колодца, а эти приехали:
— Вы не видали тут проезжих?
— Нет, никого не видала, сколько лет живу, так никого не видала ни пройдучи, не проедучи.
Вот они обратно вернулись. Вернулись обратно к царю, а он и говорит:
— А тут-то она и была! (Этим-то слугам.)
Вот взяга сам поехал этот царь. Вот поехал, оны слышат, что опять погоня едет. Она овернула лошадей да всех озером, а сама овернулась щукой, а мужа Ивана овернула окунем. Царь-то приехал к озеру и думат, что они тут. Он овернулся ершом, царь-то сам и спустился в озеро. Вот он по озеру ходит, ловит окуня да щуку. Вот они его гоняли, гоняли и загнали под камень, камень в озере был, и загнали под камень. Щука-то окуню и говорит:
— Грызи ерша с хвоста, грызи ерша с хвоста.
Вот они и загрызли ерша, она с головы, а он с хвоста и загрызли. Отец и погиб у них тут. Они свернулись и поехали дальше. Поехали дальше, приехали в царство к Ивану-то-царевичу, стали жить-поживать да добра наживать.
|
Иван-царевич и двенадцать лебедей